я   н е   д о р о г а м и   з а б а л о в а н н ы й ,   м о ж е т ,
                т  ы       д   а   л   е   к   о   ,       и   
м е н я   э т о   д и к о  г л о ж е т
т   а   м       б   е   р   е   г   а   ,       т   а   м       в   е   т   е   р       и       р   е   к   а  ,
т   а   м       л   ю   д   и   ,       м   е   г   а   п   о   л   и   с   ы   ,
н  о       н   е   т       м   е   н   я

[float=left][/float]ты поймешь.
совсем короткая фраза, всего два слова, не наполненные никаким глубинным смыслом, зато переполненные надеждой. она, знаешь ли, плещется через край, как и мое терпение; как моя некогда непоколебимая уверенность в том, что поступаю правильно, сейчас превращающаяся в жалкое подобие оправданий собственным поступкам. я отчаянно делаю вид, а заодно пытаюсь убедить и самого себя в том, что так будет лучше для всех нас: для тебя, одетт, для габи, которая сходит с ума от нервов, от недоверия, которое сжирает ее изнутри, от жгучей злости, пробудившейся, наконец, спустя месяцы наших недо-отношений, служащих только одной цели: подготовка к свадьбе. так будет лучше для отца, думаю я, для крестного, который, к сожалению, не молодеет и все свое влияние направляет на европу и расширение сети там; он рассчитывает на меня, и я бы возмущался этому, пытался брыкаться, отказываться, демонстрировал бы характер и дерзкий гонор, но но он прав - ему не на кого положиться. кто остается? его единственная дочь, моя сестра, нерадивый и, походу, заигравшийся в непонятно какую хрень младший брат, или, может, свалившийся под старость лет пасынок с собственным грузом проблем? я просто не имею права отдаваться воле собственного эгоизма и должен его поддержать; должен делать то, что от меня требуется, хочу я того или нет, и это я успел усвоить чертовски давно. забавно даже, что ни один из многочисленных родственников, по уши втянутых в этот семейный бизнес, никак не могли достучаться до меня еще лет десять назад; отец понимал, что притягивать меня через силу идея бесполезная и заранее обреченная на провал, мама, чрезмерно сентиментальная и пытающаяся эту сентиментальность всячески скрыть, все же вставала на мою сторону во всех склоках и пыталась оттянуть неизбежное, так, будто мое мнение изменится через год или два; отношения с дядей портились катастрофически, он не слышал и не видел ничего. кроме того, что хотел слышать и видеть, как и я - кажется, на него я был похож даже сильнее, чем на джованни, гены, будь они прокляты, играли дурную шутку. я бы и продолжил бегать от ответственности, по ушли влюбленный в жизнь и сивонн - даже не знаю, в кого сильнее, и ради нее я готов был пойти на все. отказаться от своей доли, уйти в подполье, чтобы избежать участи отца, деда и прадеда, вынужденных заниматься вековым ремеслом. я бы даже из семьи свалил, оборвал бы все связи с матерью и сестрой - самыми, пожалуй, близкими людьми на этом свете, несмотря на дурацкие недопонимания из-за неумения разговаривать - во-первых, во-вторых - из-за того, что я все еще считал сестру глупым, несмышленым ребенком, нуждающимся в опеке и контроле. я бы бросил даже их, серьезно, ради этой девушки, этой черноволосой красавицы с кошачьей грацией и этой природной женственностью, соблазнительностью и сексуальностью. она овладела моим разумом, сердцем и телом едва ли не с первой встречи, и я пусть я всегда был падок на женскую красоту - агрессивную, выдающуюся, яркую и броскую, сивонн все равно не была похожей ни на кого из тех, в кого я влюблялся. она имела неимоверное влияние надо мной, она крутила мной, как хотела, но делал это так разумно, не переходя границ и не пытаясь подавить мою волю, что я сходил с ума, теряясь в своей зависимости. я готов был вывернуться наизнанку ради ее любви, но все, чего она хотела - не вставать между мной и моей семьей. тогда я считал это предательством. наш разрыв не был легким, разрывы, наверное, в принципе не могут быть легкими, но тот я не забуду никогда: она была спокойна, как удав, она уже приняла решение и я понимал головой, что ни какие слова не смогут ее переубедить, а действия - тем более, но в слепом и немом отчаянии продолжать долбиться в закрытые двери, рассчитывая на какой-то успех. я торчал под ее дверью, пока соседи не вызывали полицию; торчал под декоративным балконом и швырялся в окно, пока чьи-то собаки не срывались на дикий лай; обрывал ее телефон звонками и сообщениями, упреками, мольбами и мнимыми угрозами, лишь бы только ее вернуть. у меня, предсказуемо, не получилось. такие, как сивонн, не прогибаются под жалким нытьем таких, как я; как сивонн, принципиальны до чертиков, и разбить их принципы не получится никогда и ни у кого. я прочувствовал это на собственной шкуре: бухал, как не в себя, устроив тур по флорентийским пабам и барам, крутил косяки с кем попало и трахался, с кем попало, тоже, а потом пришел отходняк. а с ним вместе прочистился не только организм, с ним прочистилась и голова. шестеренки закрутились, пазы встали туда, куда нужно было, и механизм с натяжкой заработал, как должен был. никто из родных не задавал вопросы, к счастью. горделивый крестный пожал руку, услышав о моем решении вылетать в штаты, отец не сдержал скупой слезы, мать смотрела с сочувствием, а сестре - ей, кажется, вообще было похуй. по-моему, ей сивонн не нравилась никогда. думаю, это потому, что они похожи: смуглые красотки с пытливым умом и диким нравом - что им обсуждать? кажется, все, наконец, встало на свои места, и я - тоже. старался не думать о девушке с этой уродской приставкой бывшей; вспоминал все то, чему учился в колледже, единственный из всех, кто предпочел европейское образование американскому; погонял в памяти советы отца и крестного, а потом свалил в соединенные штаты, в очередной попытке сбежать от самого себя, продолжая прикрываться всем, чем только получится.

у меня не было никаких надежд, никаких планов и никаких ожиданий тоже не было. я думал только о работе, о компании и о том, как бы вдохнуть в ее новую жизнь, как бы раскрутить ее покруче, как бы исправить косяки отца, сдававшего под конец все сильнее и сильнее. думается мне, он просто устал и боялся признаться в этом. или все же считал, что я, как полноценная стопроцентная замена, еще не готов. все было бы гораздо проще, не придерживайся мы этой гребанной традиции оставлять все внутри семьи: радости, горе и работу, как будто она - наша неотъемлемая часть. странно даже, что фиоваранти с нами в одной лодке, по сути ведь - другая семья, могла бы даже стать достойным конкурентом на рынке, но нет. я, конечно, рад этому, хоть что-то упрощало мое существование: надежная поддержка дяди, его импульсивные, но полезные советы помогали не совершать ошибок, и я цеплялся за каждое его слово, делал все так, как он рекомендовал, чтобы заручиться доверием и уважением, и не редко импровизировал в критических ситуациях, стараясь предвидеть благополучный исход ситуации, и все чаще и чаще мне удавалось прийти к положительному результату. каждая маленькая победа в этом бизнесе вбивала каждый маленький гвоздик в гроб моего свободолюбия, моего желания отвязаться от всего, избавиться от цепей и оков с фамильной табличкой и выжженным клеймом должен. а я уже и не сопротивлялся. втянулся, к собственному удивлению, даже быстрее, чем сам прикидывал; не мучился угрызениями совести, но ломался, не страдал и не обвинял в этой загнанности никого, наоборот, даже проникся благодарностью, в первую очередь - к сивонн и ее непрошибаемой решимости включить меня в семейное дело. я чувствовал себя на своем вместе - впервые так сильно и так правильно, как никогда раньше. власть в руках подпитывала какой-то неведомый ранее голод, разжигала то внутри меня, о чем я даже не подозревал, прибавляла уверенности, смелости, дерзости, укрепляла все то, что итак имел, и моя итальянская душа по-настоящему ликовала. я брал от жизни все, горел ею и не думал, что выгорю когда-нибудь. не думал, что выгорю так скоро.

ты, одетт, сама как героиня из этой глупой сказки. милая девчонка с милым именем милой принцессы, такая сладкая, что оскомину набила и послужила причиной зарождающегося кариеса. ты не в моем вкусе, определенно, нет. ты не высокая, и ноги у тебя не длинные, и волосы не черные, и черты лица не острые, будто у какой хищной птицы или опасной дикой кошки; в тебе нет той грации, которую я так обожаю, нет той изюминки, присущей европейским женщинам, на которую я так западаю, но ты вся - такая цельная, такая единая и гармоничная, что пройти мимо тебя я бы не смог никогда. и не сделал этого. с тобой я вел себя по другому, чувствовал себя по иному - тоже. не нужно было держать марку, что говорится, не нужно было играть в эту роль охотника и завоевателя, не нужно было гоняться за тобой целыми днями и неделями, чтобы иметь возможность поцеловать хотя бы в щеку, что уж говорить о тонкой шейке или пухлых аппетитных губах. ты не строила из себя королеву, независимую и непокорную обладательницу вздорного нрава, ты не пыталась убедить меня в том, что нам с тобой не по пути только для того, чтобы подзадорить интерес, и я благодарен за это. я привык к гонкам на работе, привык к склокам в кабинете, привык к доминированию - там, за крепкой дверью и выкрашенными в серый стенами; я не нуждался в том же и в личной жизни, я хотел обрести покой, найти свою гавань и расслабиться. я переболел этими поисками страсти, которую приравнивал к счастью, и нашел тебя. даже не помню, где именно. возможно мы столкнулись тележками в супермаркете, выбирая вино между узкими прилавками, и едва не свалили бутылки с одного из стеллажей; возможно, по ошибке администратор забронировал один и тот же столик для меня и тебя на одного и тоже время в один и тот же день, вынуждая разбираться самостоятельно; возможно, мы столкнулись на улице, во время какой-нибудь пробежки или прогулки в парке - я не помню, и не вспомню никогда - хоть убей. это не имеет никакой роли, по одной простой причине: мне кажется, будто мы знакомы всю жизнь. мне кажется, будто я искал одну тебя, и вот теперь - нашел.
•           •           •

•           •           •
[float=right][/float]ты, наверное, не поверишь - но я считаю. идет третий год с нашей последней встречи, холодной, неприятной, разочаровывающей и зубодробительной. я помню все в мельчайших деталях, хотя обычно редко уделяю внимание всей это мишуре, касающейся отношений. идет третий брак моего брака, точнее того, чем он должен быть для миграционных служб, от которых зависит мое гражданство, а вместе с ним - мой бизнес. семейное дело уже не столько семейное. дядя не вмешивается, отец отдыхает, и единственный, кто продолжает активно вмешиваться - это кузина, кто бы мог подумать, а? ее знания и навыки неплохо помогают обходить подводные камни, и она за это время успела упрочнить свои позиции в компании. пускать ее к себе не хотелось, наверное, я не доверял ей так, как смог бы довериться брату, и виной тому сексизм, само собой, но дело в том, что женщины действительно опасны. их вспыльчивость и излишняя эмоциональность может наломать дров; так что, нет ничего удивительного в том, что жена и младшая сестра не крутятся по близости - мы бы уничтожили не только совместную работу, но и друг друга тоже, и находиться поодаль хотя бы в офисе - достойная альтернатива. за эти два года, не то, чтобы пролетевших быстро, многое успело произойти: я, кажется, сумел окончательно разочаровать свою жену, представляешь? а я ведь даже не прикладывал к этому никаких усилий, я просто продолжал любить тебя, так, словно ничего и не было, словно не подписал собственноручно приговор, не подвел нас к гильотине и не обезглавил эти чувств; я не знаю, на что я рассчитывал, вспоминая тебя каждый раз и сравнивая с ней. понимаешь, габи этого не заслужила. она не заслужила дерьмового мужа, не способного хотя бы попытаться проникнуться к ней симпатией; не заслужила этой холодности; не заслужила этой хладнокровности в отношениях; не заслужила ничего из того, что получает, но и ты тоже не заслужила все то, что я оставил после себя. мы так долго, так тщательно выстраивали наш мирок, только для того, чтобы я в одночасье его разрушил, и это ненормально. ты должна ненавидеть меня так же, как она. ты должна забыть меня, но я продолжаю надеяться, что ты не сделала этого. я хочу верить в то, что ты точно так же не можешь вычеркнуть меня из своей жизни и вспоминаешь непозволительно часто.

я не знаю, в какой момент успел настолько облажаться, не припоминаю, когда не успел нажать на тормоза, слишком воодушевленный, слишком уверенный в том, что могу справиться со всем в своей гребанной жизни, но я могу. чем больше обязанностей я возлагал на себя, тем больше проебывался. расставаясь с тобой, я наивно полагал, что так же, как из головы, смогут вырвать тебя из сердца, и даже готов был пожертвовать целым куском, но я не смог. я хотел стать хорошим семьянином, хотел показать габи, что буду достоен ее, но и там у меня ничего не вышло, и где я теперь? на очередном перепутье, слишком гордый, чтобы признать собственный ошибки и сделать хоть что-то, чтобы их исправить. вместо этого я продолжаю топтаться на одном месте: смотреть затравленно на жену, которая меня не любит, думать о тебе - не любящей меня, наверняка, и утопаю в собственной желчи, в жалости к самому себе. мне нужна встряска, дикая эмоциональная встряска, но я прошу слишком много, я не имею на это право. знаю, что хорошенькой сеньоре, разделяющей со мной теперь общую крышу, хватит ума не повестись на мои провокации - она успела остыть, успела избавиться от своей подростковой влюбленности и поняла, наконец, в какую ловушку попала; и одна моя надежда на тебя, одетт. все та девушка со сказочным именем. скажи, в сказках ведь каждый имеет шанс на свой собственный хэппи энд? заслуживаю ли я что-то подобное?

продолжаю воровато оглядываться по сторонам. подпираю задницей начищенный до блеска, отполированный бок новенького ровера, агрессивного и неудержимого; зажимаю в зубах сигарету, но не зажженную, просто гоняю фильтр между зубами, измятый и потрепанный, до тех пор, пока не замечаю тебя, уверенно приближающуюся к подъезду. ты все та же: даже несмотря на отрезанные под каре каштановые волосы, ты не изменилась, и время оказалось к тебе куда более благосклонным. неосознанно, борясь с волнением и нервами, я провожу по коротко остриженным волосам, царапаю ногтями затылок, заталкиваю сигарету обратно в пачку, а пачку закидываю через приоткрытое окно на пустое пассажирское сиденье. закрываю машину, прячу ключи в кармане джинс, сегодня, как никак, выходной, и можно обойтись без официозов и костюмов. иду к тебе наперерез, слишком быстро и уверенно, чтобы не дать заскочить в подъезд как минимум - одной; ты и внимания не обращаешь, тащишь в руках какие-то пакеты, видимо, ездила за покупками или что-то такое, и это вызывает неосознанную злость. то ли на самом себя, то ли на кого-то еще, за то, что ты таскаешь эти тяжести своими нежными руками. сбавляю скорость, притормаживаю, чтобы поравняться с тобой, чтобы дойти до подъездной двери шаг в шаг, и хватаюсь за ручки, медленно, но напористо. главное, не испугать. - позволь помочь, - не спрашиваю, прошу. смотрю на тебя сверху вниз, сутулюсь, чтобы заглянуть в твои глаза, налюбоваться твоим лицом, даже если на нем нет ни тени радости, даже если на нем - испуг, недоверие и зарождающийся гнев. я готов принять все, смиренно и самоотверженно, потому что я это заслужил. - я скучал, - вот так просто и честно. мне правда больше нечего добавить.